Андрей Нечаев: «Удар по экономике России нанесен серьезный, но не смертельный»

Первый министр экономики России Андрей Нечаев сравнивает нынешнюю ситуацию с той, что сложилась после распада СССР

Многие сравнивают нынешнюю ситуацию с падением цен на нефть с тем, что происходило в начале 90-х годов прошлого века, когда распался СССР — по их мнению, нашей стране снова могут угрожать серьезные социально-экономические потрясения. Другие смотрят в будущее гораздо более оптимистично, считая, что повода для апокалиптичных прогнозов нет, несмотря на текущие сложности. Так можно ли в действительности сравнивать «тогда» и «сейчас»? Корреспондент «Московской газеты» поговорил об этом с непосредственным участником событий, основательно тряхнувших страну тридцать лет назад, — первым министром экономики «новой» России, доктором экономических наук, профессором Андреем Нечаевым.

— Андрей Алексеевич, давайте начнем разговор с того, что было тогда. Какое влияние «нефтяная игла» оказала на экономику СССР?

— Жесткая планово-распределительная система начала давать серьезные сбои еще в 60-х годах ХХ века. Необходимо было привнести в экономику страны механизмы рыночного регулирования. Робкие реформы, направленные на расширение самостоятельности предприятий и  введение хозрасчета, начал тогда председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин. Однако в связи с событиями «пражской весны» даже они были свернуты.

— Как же страна продержалась еще двадцать лет?

— Тому способствовала активная разработка нефтяных месторождений Западной Сибири — до этого продавали главным образом поволжскую и уральскую нефть. Однако вместо развития собственной промышленности страна начала жить по принципу «нефть в обмен на продовольствие и товары народного потребления». Известен случай, когда Косыгин обратился к начальнику «Главтюменнефтегаза» Муравленко со словами:  «С хлебушком плохо — дай 3 млн тонн сверх плана».

Так худо-бедно тянули до 1985 года, когда Саудовская Аравия обрушила цены нефть. Существует мнение, что сделано это было по «настоятельной просьбе» США в ответ на ввод советских войск в Афганистан: американцам якобы удалось убедить власти Саудовской Аравии, что они будут следующей мишенью для советского вторжения.

— В каком состоянии вы приняли дела, став министром экономики?

— Собственно, кризис ощущала на себе тогда любая домохозяйка — он выражался в пустых прилавках магазинов. Однако весь масштаб коллапса я осознал только тогда, когда появился доступ к документам. Позже Егор Гайдар сказал: «Мы получили «под реформу» не город-сад, а ситуацию полного экономического паралича». И это абсолютная правда.

Попытки сохранить фиксированные розничные цены при отсутствии контроля оптовых цен и денежных доходов населения привели к катастрофическому «денежному навесу», т.е. к накоплению денег у населения, которые оно не могло реализовать. Инфляция имела скрытую форму и выражалась в нараставшем дефиците товаров в госторговле. К концу 1991 года дефицит имел тотальный характер. Предпринятое весной 1991 года административное повышение цен более чем в 2 раза не смогло устранить дисбаланс, и правительство Павлова пошло на замораживание вкладов граждан в Сбербанке. Ускорялся и прямой рост цен: в октябре потребительские цены выросли на 12,8 процента, в ноябре — уже на 24,1, а в декабре на все 32,4 процента. 

К этому следует добавить развал системы управления государством и союзного бюджета, в который к тому времени никто, кроме России, денег уже не давал. С 1985 года страна «подсела» на иностранные займы, а с 1988 года по 1991 внешний долг страны увеличился втрое. Причем расходовались эти миллиардные займы не на реструктуризацию промышленности и обновление технологической базы, а на закупку продовольствия и товаров народного потребления.

— Сколько денег у страны осталось в 1991 году?

— Внешэкономбанк, обеспечивавший внешнеэкономическую деятельность страны, был де-факто банкротом, имея обязательств на 87 млрд долларов практически при отсутствии валютных ресурсов. Так, в один из дней декабря 1991 года на счетах правительства была сумма около 25 млн долларов. Для понимания: сейчас такими средствами может располагать даже не крупная, а средняя фирма или небольшой банк. Имеющихся запасов хватило бы на несколько часов импорта. При этом около 20 млрд долларов по внешним займам нужно было выплатить уже в 1992 году.

Шоком для нас был и оставшийся объем золота в резервах: оказалось, что за предыдущие три года он был изрядно растрачен. Только в 1990-1991 году из СССР вывезли порядка 800 тонн золота, и в наличии оставалось только лишь около 290 тонн.

 — Такая ситуация просто не могла возникнуть в одночасье. За счет чего жила страна в предыдущие годы?

— Нефтяная игла фактически заменилась на кредитную. На средства иностранных займов снабжались продовольствием крупные города, обеспечивалось кормами животноводство. Многие продукты, материалы и комплектующие завозились в СССР за счет кредитных линий из Франции, США, Германии, Италии, однако к концу 1991 года и этот поток иссяк.

Над страной нависла реальная угроза краха: из многих областей уже поступали сообщения о перебоях поставок самых необходимых продуктов, в ряде регионов продовольствия и зерна оставалось на несколько дней. Запасов топлива для ТЭЦ тоже катастрофически не хватало, поэтому в скором времени мы могли остаться без тепла и света. Реальной была и перспектива остановки транспорта.

Единственным шансом на спасение страны была либерализация экономики. И мы постарались этот шанс использовать.

— Наверно, нельзя сбрасывать со счетов и политический фактор, ведь Борис Ельцин в свое время призвал регионы брать суверенитета столько, «сколько сумеете унести». Несмотря на это, целостность страны сохранили. Как удалось купировать центробежные тенденции?

— Не хочу сейчас обсуждать политические, а точнее националистические мотивации региональных сепаратистов, буду говорить об экономике. В СССР бытовало ошибочное представление, будто союзные республики «кормят» Россию, аналогичные настроения присутствовали и в регионах самой России: мол, Москва жирует за наш счет. Поэтому и напрашивались, на первый взгляд, простые решения: отделимся и заживем.

Первым потребовал экономический суверенитет Татарстан: власть республики считала, что достигнет процветания за счет имеющихся нефтяных ресурсов. Вопрос переговорщики ставили жестко: если не добьются удовлетворения своих требований — начнется процесс выхода из состава России.

Переговоры были тяжелыми, и ключевую роль в них сыграли именно экономические аргументы. Первым успехом было признание татарской стороной «своей» части внешнего долга СССР, а рассчитываться за него с федеральным центром Татарстан, естественно, планировал нефтью. Затем, раз республика оставалась в составе России, мы убедили партнеров в том, что необходимо нести общие расходы: на Вооруженные Силы, охрану границ, таможню и так далее. Все это тут же переводилось в миллионы тонн нефти.

Еще один важный аргумент — низкое качество татарской нефти: она высокосернистая. Чтобы мощности нефтеперерабатывающего комбината в Нижнекамске не вышли из строя, в нефть, добытую в Татарстане, добавляли тюменскую. Но за тюменскую нефть опять-таки придется платить…

Вряд ли сейчас есть смысл описывать весь ход переговоров. В результате мы убедили партнеров в том, что для них экономически выгоднее оставаться в составе России. Переговоры с другими регионами шли легче: на них обсуждались в основном экономические нюансы. Политических требований было значительно меньше. Целостность страны была сохранена за счет расширения прав регионов.

— Андрей Алексеевич, можно ли сравнивать ситуацию, в которой оказалась Россия после распада СССР, с тем, что происходит сейчас?

— При некотором сходстве есть существенные различия, они касаются стартовых позиций. Напомню, к концу 1991 году на счетах правительства оставалось порядка 25 млн долларов, сегодня страна имеет Фонд национального благосостояния около 165 млрд долларов. Тогда был полный развал системы государственного управления, сейчас она есть, хотя к ее функционированию есть вопросы. Поэтому неудачные маневры с ОПЕК и пандемия коронавируса могут ударить по экономике страны чувствительно, но, скорее всего, не смертельно.

— Давайте по пунктам: вначале о нефти. Что произошло?

— Россия три года наращивала добычу нефти вместо того, чтобы, следуя условиям договоренностей с партнерами, сокращать ее. Потом был демарш с разрывом соглашения ОПЕК+. 12 апреля согласована новая сделка, в которой участвуют 23 государства. Думаю, Россия будет вынуждена соблюдать эти соглашения, так как контроль со стороны партнеров будет жестким, а за нарушения последуют санкции. По прогнозам экспертов, доходы России от экспорта нефти упадут почти вдвое, т.к. сокращать придется именно экспорт.

— Несколько дней назад ленты облетели угрожающие новости об отрицательной цене на нефть…

— В данном случае речь идет не о «реальной» нефти и не о том, чтобы кто-то доплачивал ее покупателям. Стоит различать цену самой нефти и инструментов, связанных с нефтеторговлей. Фьючерс — как раз такой инструмент, и паника возникла именно в связи с ситуацией на рынке конкретных фьючерсов на техасскую нефть WTI. У майского фьючерса заканчивался срок действия, и спекулятивные игроки — те, кто в реальности не собирался покупать никакой нефти, — вынуждены были от него избавляться. Пусть и с убытками.

— Есть мнение, что негативные тенденции на нефтяном рынке — ситуация временная: вот откроются границы и все стабилизируется.

— История с нефтью, думаю, никак не связана с закрытием границ: для «трубы» и даже танкеров границ не существует. Другое дело, что экономический кризис, затронувший многие страны, значительно снизил спрос на нефть. А что будет со спросом дальше — пока непонятно: вот в чем, на мой взгляд, главная проблема.

— К падению цен на нефть добавилась еще и пандемия коронавируса, спровоцировавшая серьезные ограничения в работе многих предприятий. Каким, по вашему мнению, может быть масштаб ущерба от ограничительных мер?

— Сейчас сложно делать какие-то прогнозы, поскольку непонятно, как долго продлятся ограничения, насколько эффективными окажутся меры государственной поддержки бизнеса и граждан. С уверенностью можно говорить лишь о том, что падение будет серьезным, но оценить ущерб в деталях и цифрах, наверно, можно только после снятия ограничительных мер.

— Насколько, на ваш взгляд, обоснованы и достаточны меры государственной поддержки бизнеса и граждан?

— С одной стороны, шаги российской власти в этом направлении можно приветствовать. С другой — в озвученных предложениях есть масса оговорок, которые могут сделать государственную помощь недоступной тем, кому она действительно необходима. Например, говорилось о том, что банки будут выдавать предприятиям кредиты для выдачи зарплат под нулевой процент, однако в реальности банки не торопятся это делать. Почему? Во-первых, непонятно, какой будет компенсация кредитных организаций при заключении таких договоров. Во-вторых, нет регулятивных документов Центробанка.

— Как лично вы видите решение этой проблемы?

— Мое предложение — выдавать кредиты на зарплаты с возможностью последующего списания в том случае, если ограничительные меры затянутся надолго. Пока, насколько я знаю, по нему нет решения.

— Некоторые политики предлагают просто начать раздавать гражданам деньги. Есть ли в таких предложениях рациональное зерно?

— Есть, однако я считаю, что помощь должна быть адресной. Например, г-дам Ротенбергу и Дерипаске, рискну предположить, 20 тысяч материальной помощи не нужны, а вот многодетной семье, где родители находятся в вынужденном отпуске, они очень даже пригодятся. Деньги есть и при грамотном перераспределении расходных статей бюджеты не треснут. Инфраструктура для выдачи такой помощи тоже есть — это социальные службы, где все нуждающиеся семьи учтены. Необходимо только политическое решение.

— Очевидно, что более других пострадает от ограничительных мер именно малый и средний бизнес. Как скоро он, на ваш взгляд, сможет прийти в себя после снятия ограничений?

— Люди не могут существовать без общепита, салонов красоты, автосервиса, одежды, без огромного количества непродовольственных товаров, продажа которых сейчас ограничена. Так что эти сферы, думаю, восстановятся довольно быстро. Главное, чтобы остались живы и не ушли из бизнеса те, кому придется их восстанавливать.