«Любая великая культура – это космос»: есть ли будущее у переводчиков литературы

20-й век оставил богатейшее культурное наследие, и многие имена только начинают открываться широкой публике. Прежде всего это касается мировой литературы. В этой ситуации особая роль принадлежит переводчику, позволяющему налаживать диалог и соединять культурные разрывы. О смысле перевода, о том, как в одном человеке соединяется оригинальный поэт и переводчик, «Московская газета» поговорила с Вальдемаром Вебером

— Вальдемар, Вы живете в Германии. Вы поэт и прозаик. Но, как я понимаю, большое место в вашей литературной деятельности занимала профессия переводчика. Вы известны как переводчик классической и современной немецкоязычной литературы на русский язык, издатель многочисленных антологий поэзии Германии, Австрии, Швейцарии, Люксембурга, немецких поэтов Трансильвании и Баната (Румыния). Почему Вы этим занимаетесь? Не мешает ли это Вашему личному творчеству?

— По образованию я преподаватель немецкого. К тому же знаю немецкий с детства. Рано стал читать немецких поэтов в оригинале. Печататься начал именно как переводчик. Со временем это стало моей профессией.

Вы знаете, что в СССР лишь нескольким издательствам позволялось издавать книги переводной литературы. Остальные перепечатывали то, что производили московский и ленинградский «Худлит», «Прогресс», «Радуга», «Молодая гвардия». Довольно узкий круг «ведов» и переводчиков осуществлял эти издания. Небольшая площадка на территории огромной страны. Пробиться туда, если ты «пришел с улицы», было практически невозможно, даже если ты переводил качественно.

Я не ждал заказов от издательств. Начал сам придумывать книжки, которые кроме меня никто не предлагал издателям. Брал на себя неблагодарную работу по составлению антологий, какую-то часть стихов в них переводил. В ранние 70-е годы я делал также попытки напечатать свои собственные стихи и прозу, показывал их в разных редакциях. Но ни их содержание, ни их форма издателям не нравилась.

Я продолжал тем не менее писать свое или, как Вы выразились, заниматься личным творчеством. Но в редакции своих стихов и рассказов больше не носил. Свою первую поэтическую книгу издал только в 1995 году, включив в нее избранные переводы.

Ответить на Ваш вопрос, мешает ли занятие переводом собственному творчеству автора, затрудняюсь. Так получилось, что переводы – неотрывная часть моего жизненного труда. Это судьба. Теперь, когда рынка переводческой продукции не существует, я перевожу избирательно и редко. Хотя планов много, да и нужно торопиться (учитывая мой возраст) издать то, что готово, но еще не издано.

— А по какому принципу отбираете книги для перевода?

— Когда я составлял антологии поэтов немецкоязычных стран, я старался быть объективным, представлял в них и тех известных поэтов, которые мне не были особенно близки, их переводили другие переводчики, но сам я переводил лишь тех, кто мне нравился. У меня никогда не было желания издать все стихи любимого поэта: «Весь Рильке», «Весь Тракл», «Весь Бенн», переводил я всегда выборочно, как бы для себя.

— В аннотации к Вашей последней книге «Формулы счастья», сказано, что стихи публикуются с датировкой не случайно. Вам приходилось сталкиваться с трудностями, обусловленными цензурой. Расскажите об опыте литературной работы в советское время.

— Я принадлежу к поколению так называемых семидесятников. В этом поколении было много ярких и глубоких личностей. С ними цензура, осознав «ошибки» своего либерализма в отношении шестидесятников, прорвавшихся во время Оттепели к широкому читателю, поступила более круто. Различными методами она разрушала их творческие жизни. Вспомним Илью Рубина, тончайшего лирика, эмигрировавшего в Израиль, выдающегося российского «мистика» Юрия Стефанова, с огромным опозданием приходящего сейчас к массовому читателю, знающего Стефанова как блистательного переводчика с французского. Кто-то эмигрировал, кто-то пошел в сторожа, в истопники, кто-то, кто знал языки, занялся переводом. Имена многих теперь известны. Это очень интересная тема: переводческая деятельность как одна из форм внутренней эмиграции.

— Я правильно понимаю, что именно это стало причиной Вашего переезда в Германию?

— Нет, мы говорим сейчас о 70-х и 80-х годах, я все эти годы вполне успешно жил на переводы. Переехал я в Германию только в середине 90-х. В 1992 году, когда переводом стало больше невозможным зарабатывать на хлеб, я принял приглашение одного австрийского университета и стал на три года гостевым профессором в Граце, Вене и Инсбруке.

В 1995 году погибла в автокатастрофе моя взрослая дочь. Мы с женой и сыном вернулись в Москву, но вскоре поняли, что нам будет легче перенести нашу трагедию вдали от столицы, где прошла вся наша жизнь, и мы переселились в Германию. Но полностью я в Германию никогда не переезжал, постоянно приезжал в Москву и Петербург, печатался в России, не терял связи с друзьями и коллегами.

— Как переводчику где Вам было проще: в Советской России или в современной Германии?

— Я переводил и перевожу художественную литературу всегда только на русский. И только в России. В Германии я два раза с перерывом в десять лет выпускал двуязычную газету, создал двуязычное издательство, в котором выходит журнал русской поэзии «Плавучий мост». Мы публикуем в нем поэтов со всех континентов. Создал журнал поэт Виталий Штемпель.

Он и предложил мне войти в редколлегию, а я со своей стороны предложил издавать журнал в нашем издательстве Waldemar Weber Verlag. Наш партнер в Москве – издательство «Летний сад», там выходит бумажный вариант журнала и распространяется в России. Сам я пишу и на русском, и на немецком. Мои тексты на немецком – это варианты моих русских текстов. Но часто русские тексты – варианты немецких. Тут я сам себе хозяин.

— Как тогда Вы понимаете литературную и, если шире, культурную роль переводчика? В чем, по-Вашему, заключается его социальная миссия?

— Принципы и поэтика перевода менялись в разные периоды существования художественной литературы не раз. Так же, как и его роль в культурной истории народов.

Не хочется говорить очевидные вещи. Скажу лишь о том, что касается нашей страны, ее многонациональной культуры: мы очень обеднели с тех пор, как народы России перестали переводить друг друга на их родные языки, с тех пор как перестал существовать этот феномен, этот уникальный культурный рынок, этот обмен непреходящими ценностями. В одном из интервью я уже использовал этот образ и сейчас его повторю. Любая великая культура – это космос, и переводчик помогает этим космосам соприкоснуться. С этим связана и его социальная миссия. Когда Пушкин назвал переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения», он имел в виду прежде всего его социальную миссию. В «Капитанской дочке», насколько я помню, Пушкин пишет примерно так: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».

— Сегодня мы все оказались в очень сложных психологических условиях, связанных с политическими кризисом. Россия как бы находится в культурной изоляции. Это как-то влияет на Ваши профессиональные дела, российско-немецкие издательские проекты?

— Конечно, происходящее влияет на всю культурную жизнь. Прежде всего изоляция России. Но я уверен, что нам надо противостоять этой ситуации нашим творчеством. Надо работать, писать, переводить, публиковаться. Пусть даже за свой счет. У меня очень многое, уже переведенное, но неопубликованное, лежит в письменном столе. В 2020 году на пике пандемии в издательстве «Летний Сад» я выпустил сборник стихов современного немецкого поэта Кристофа Меккеля, осенью 2022 года издал в том же издательстве при поддержке Института им. Гете стихи другого немецкого поэта Рихарда Питрасса. Готовлю сейчас издание выдающегося франко-германского поэта 20-го века Ивана Голля (перевод немецкой части его творчества).

— Замечательные итоги. Но, насколько я знаю, и у Вас вышла недавно новая книга «Формулы счастья». Что, как Вы думаете, помогает современному человеку приблизиться к состоянию счастья?

— Чаще всего говорят «формула счастья». Так назвать книгу означало бы, что я знаю эту формулу. Название «Формулы счастья» расширяют поиск ее до бесконечности.

В какой-то степени ответ на ваш вопрос дает короткий текст из книги:

Делающий добро не знает об этом.

Подобное знанье

свело бы на нет

ценность творимого им.

Большинство добрых поступков

остаются поэтому безымянными.

И слава Богу!