Учёный Марченков рассказал, стоит ли молодежи идти в науку

Как простой школьник из Сергиева Посада возглавил научные мегапроекты

Часто при обсуждении жизненных перспектив можно услышать фразы вроде «Кто хочет чего-то добиться, ищет способы, а кто не хочет – ищет оправдания» или «Терпение и труд всё перетрут». Далеко не всегда условием успешной научной, творческой или любой карьеры обязательно должно быть высокое благосостояние семьи или связи в определённых кругах. В реальной жизни есть немало примеров, когда люди обязаны своими достижениями, прежде всего собственному упорству, интересу к жизни и желанию учиться. В целом и российская образовательная система благоприятствует таким устремлениям. Большинство жителей крупных и средних городов РФ признают, что по месту их жительства существует возможность получения доступного и качественного образования. Хотя в предыдущие годы доля сторонников данного тезиса немного снизилась, доступным образование по-прежнему называли около 80% респондентов.

Одним из интересных примеров научного успеха стала история Никиты Марченкова – председателя Координационного совета по делам молодежи в научной и образовательной сферах Совета при президенте РФ по науке и образованию.

Сегодня Никита Марченков — руководитель синхротронного комплекса НИЦ «Курчатовский институт». Он продвигает интересы молодых учёных в президентском Совете по науке и образованию и руководит научными проектами «Мегасайенс», которые отличаются от рядовых исследований своими масштабами и ресурсоемкостью. Марченков входит в состав экспертных советов органов власти, популяризируя науку в молодежной среде, а в 2020 году победил в конкурсе «Лидеры России. Политика». Всего этого он добился благодаря не успешным родителям и высоким покровителям, а природному любопытству и вере в себя.

«Московская газета» побеседовала с Никитой Марченковым о его пути к успеху.

— Никита, как прошло ваше детство, в какой школе вы учились и какие у вас были интересы в школьные годы?

— Я родился в 1988 году в семье инженеров-мелиораторов. Детство и юность провел в Сергиевом Посаде, учился в обычной школе №4. Больше всего мне нравились математика и физика. Правда, я не любил зубрить и предпочитал предметы, где нужна логика и рассуждения, а не запоминание разных дат, событий и правил. Вместо зубрёжки лучше было потратить время на игры в футбол и другие физические активности. Поэтому единственные две четверки в аттестате – по истории и русскому.

— Назовите, пожалуйста, какие-то эпизоды из детства, которые мотивировали вас заняться наукой?

— Большое влияние на моё становление как учёного оказал мой отец. Будучи инженером по профессии, он любил своими руками создавать то, что другие покупали в магазине. Я тоже принимал в этом активное участие. Все щели в доме, который мы строили с отцом, дело моих рук. Из инструментов наибольшее впечатление на меня производила логарифмическая линейка. Это какая-то магия! Когда я видел ее в руках отца и восхищался, как, передвигая бегунок туда-сюда, отец справлялся со сложными расчетами.

— Какой ВУЗ вы выбрали и как вам давалось получение высшего технического образования?

— Я пошёл учиться в МИФИ. Несмотря на серебряную медаль в школе, вступительное собеседование я провалил, пришлось поступать на общих основаниях. Попал в экспериментальную группу, где были одни медалисты. Причем многие – из институтских лицеев. Пока я с непониманием смотрел на кванторы и формулы, одногруппники считали ворон, потому что материал был им знаком со школы. Впоследствии учеба стала даваться легче. Успешно продолжать её мне помогли любопытство и увлечённость.

— Как изначально складывалась ваша карьера и почему выбор пал на науку, а не, например, на работу в коммерческом секторе?

— На практику я попал в Институт кристаллографии РАН. Точнее – в лабораторию рентгеновской оптики синхротронного излучения, которой в тот момент руководил Михаил Ковальчук, ныне – президент крупнейшего в России научного центра НИЦ «Курчатовский институт». По окончании института возникла дилемма: идти «в коммерцию» или остаться в науке. В науке деньги уже «водились» — этот фактор не был решающим. Мне захотелось разобраться, а что дальше. И дальше оказалась кандидатская по теме: «Рентгенодифракционные исследования пьезоэлектрических кристаллов при воздействии внешних электрических полей». Речь там шла об исследовании материалов, которые меняют свойства (например, расширяются), при воздействии электрического поля и наоборот. Если совсем простыми словами, есть вещества, которые подобно губке «набухают», оказываясь в электрическом поле, и наоборот, создают разряд при механическом сжатии. На практике это нужно для разных целей, например, чтобы создавать объемные изображения, помогать незрячим людям пользоваться гаджетами с помощью монитора Брайля. Обратный эффект, когда от сжатия рождается электрический импульс, используется для генерации электрического разряда, например, при запуске двигателей и установок. Простой бытовой пример – зажигалка. Работа в лаборатории была увлекательной, но не простой. Исследуемые образцы приходилось «мастерить» самому. Я научился и паять – это очень тонкая работа, требующая внимания и усидчивости. Тут пригодился опыт работы в дачной мастерской с отцом. Можно было бы обратиться к старшим товарищам, чтобы они мне спаяли образцы, но мне было так стыдно забивать голову уважаемым людям. Пришлось осваивать навык самому, и это тоже было очень интересно.

— На что была направлена ваша дальнейшая научная деятельность и каково её прикладное значение? Что такое синхротронные исследования и зачем они нужны?

— После защиты диссертации я возглавил отдел синхротронных исследований в НИЦ «Курчатовский институт» по предложению моего научного руководителя Михаила Ковальчука, который к тому моменту возглавил «Курчатник». Позднее мне доверили руководство синхротронным комплексом.

Курчатовский синхротронный комплекс иногда называют российским коллайдером, однако это не так. Адронный коллайдер – мощный ускоритель частиц, в котором на огромных скоростях сталкиваются частицы, в результате чего происходят ядерные реакции и появляются новые наночастицы, как бы моделируется «Большой взрыв». То есть в коллайдере изучаются фундаментальные законы бытия: из каких видов частиц и энергий состоит мир.

Синхротронный комплекс имеет прикладное значение. По сути, это большой рентгеновский аппарат. Только в миллионы раз мощнее, чем в медицинской лаборатории. Он позволяет увидеть мир на микроуровне, добираясь до атомов и молекул. Его источник излучения – разогнанные по кольцу электроны, которые, приобретая сверхвысокие скорости, близкие к скорости света, начинают излучать мощнейшие пучки сверхвысокочастотного света – это и есть рентгеновское излучение. Если проще, принцип его действия можно сравнить с мокрым колесом, которое, сильно раскрутившись, отправляет в стороны с высокой скоростью капли воды, вылетающие под действием центробежной силы. Пока в России единственный действующий синхротрон промышленного масштаба – в Курчатовском институте. Еще три предстоит построить – они относятся к так называемым проектам «Мегасайенс», научное руководство над которыми ведет наш институт. Это уникальные проекты уровня лучших мировых аналогов, и в чем-то даже превосходящие их. Речь о синхротронных комплексах четвертого поколения – в Новосибирске и Протвино, в тысячи раз превышающих по мощности своих предшественников. К сферам применения синхротронов относятся биомедицина, химия, археология, нанотехнологии. Исследования белков, например, помогают разобраться в механизмах воздействия вирусов (особенно это актуально на фоне недавней коронавирусной пандемии. А неразрушающий анализ недавно найденных мумий помог без нарушения целостности определить их возраст. Но ключ к будущему синхротрона, я считаю, это исследование наноструктур и материалов. Новые технологии всё более «микроскопичны. Сейчас прорыв происходит на уровне отдельных атомов. Синхротрон может стать глазами технологов. Кто может «мельче» посмотреть, тот и выигрывает в технологической гонке».

Перспективы синхротронных комплексов поистине впечатляющие. С их помощью возможно решать многие государственные и коммерческие задачи, которые надо решать с помощью исследований материалов. Но самым завораживающим является развитие природоподобных технологий. Когда мы увидим на атомном уровне, как устроены живые системы и природные процессы, сможем воспроизвести их в виде технологий будущего, более энергоэффективных и экологически чистых. Я не исключаю даже, что в будущем удастся воспроизвести аналог человеческого мозга, который, не требуя много энергии, решает огромное количество задач.

— Вы активно участвуете в политике и общественной деятельности, в том числе продвигаете интересы молодых учёных. Какие цели вы перед собой ставите и важно ли для учёного заниматься ещё и политикой?

— Один мой преподаватель говорил: «Марченков, будешь политиком. Много говоришь, и всё — не по делу». Интересно, что, несмотря на всю ироничность этой оценки, в итоге предсказание сбылось. Общественно-политическая работа забирает много времени, но она нужна для налаживания контактов и связей. Это помогает решать задачи нашей науки и продвигать ее». В 2020 году я победил в «Лидерах России» в треке «Политика» и сейчас активно участвую в деятельности президентского совета по науке и других авторитетных институций. Моя общественная деятельность потребовала бы большого отдельного рассказа, но взаимодействие с органами власти – действительно очень важный элемент развития науки.

— Что бы вы могли сказать молодым людям, которые ещё не выбрали свой жизненный путь и задумываются о научной деятельности?

— Сегодня наука в России — снова престижная и оплачиваемая профессия. В ней можно полностью реализовать интеллектуальный потенциал, создавать мир будущего, чувствовать себя нужным, а главное – не скучать и всё время познавать мир. Очень надеюсь, что молодых учёных будет становиться только больше.