75 лет назад умерла женщина, объединявшая вокруг себя Пикассо, Хемингуэя и Матисса

Годовщина смерти Гертруды Стайн

Гертруда Стайн, автор фразы «потерянное поколение» и один из самых влиятельных людей в мире искусства середины века, при жизни была известна лишь в узком круге парижской богемы, находясь в тени гениальных друзей. Пикассо рисует ее портрет, Хемингуэй выводит в романе «Праздник, который всегда с тобой». Она недолюбливает гениального Джойса, не общается с Паундом. Ее слабые слишком вольные эссе никто не читает, но она оплачивает жизнь всему богемному Парижу, и создает, наряду с Третьяковым и другими меценатами, авангард, стоящий на сегодня миллионы долларов за картину.

Общаемся с переводчиком Стайн и литературоведом Иваном Соколовым:

«Стайн дала формулу поколению, можешь дать формулу ей? Кто такая Гертруда Стайн в двух словах? «Автор современности». Я действительно так думаю: она находилась в эпицентре западного модернизма, но, взяв от Нового времени всё самое удивительное, что только им было придумано (городская культура, массовое производство, чистое искусство), она превратила это во что-то совершенно другое. Стайн придумала современность такой, какой мы её знаем. Её авангардный дух был неукротим, известно её соперничество с Джойсом, Паундом — они казались ей слишком «музейными». Стайн не смотрела назад, она напряжённо исследовала точку настоящего и разглядела в нём невозможное будущее — будущее тотального отчуждения, атомизации, но и будущее, которое продолжать себя переизобретать.

Стайн недаром так полагалась на музыкальные повторы в литературе, это было куда больше, чем приём: с каждым новым «Роза есть роза есть роза…» всё как бы рождается заново, как такой адронный коллайдер — если ещё кто-то помнит, что это, — но который каждую секунду запускается по новой.

Почему ее надо читать и зачем переводить? И в каком качестве? Как биографа эпохи? Критика? Философа? Феминистку?

Во всех этих качествах, но «с оглядкой». Биограф, который любит всё переврать, — критик, который не считается ни с какими социальными задачами критики, — философ, не написавший ни одного строго философского труда, и вместе с тем всей своей работой обновивший само состояние новейшей феноменологии и эстетики. Феминистка, придумавшая уникальный модус существования модернистской женщины в буржуазном Париже, — писательница, чьи произведения полностью погружены в отчётливо женское, домашнее, сексуализированное бытовое пространство. Не говорю уж о её противоречивых взглядах на политику в контексте послевоенной Франции. Но прежде всего исключительно как художницу слова — так и только так. Русскоязычному пространству повезло с новаторами формы в искусстве начала XX века, но Стайн — жизненно необходимое дополнение к поэзии Хлебникова или живописи Ларионова. Затем и переводить: русский язык до сих пор не готов к её фантазии, к её музыке, но это сопротивление — самое благородное вдохновение для переводчика.

Имя Стайн прочно связано с богемой, но художники и писатели из ее окружения сейчас уступают в популярности разве что актерам Голливуда. Посоветуй что-нибудь, что достойно занять условно место рядом с «Прощай оружие» и «Авиньонскими девицами»?

Я бы начал, конечно, с «Автобиографии Элис Б. Токлас» — потрясающего романа, где не только схвачен дух парижского модерна, дружба с Пикассо, писательская тусовка — но и воплощён в художественной, иллюзорной, игровой форме союз Стайн с её супругой, эта дружба-сотрудничество-любовь, благодаря которым «автобиография жены» и оказывается биографией самой писательницы, рассказанной как бы от третьего лица. Или поздний труд, «Войны, которые я видела» — история двадцатого века, рассказанная ею же самой, — в особенности страницы, посвящённые второй войне, которые до сих пор тревожат, но и вдохновляют читателей. А так — я больше всего люблю раннюю Стайн, ту, где самая чистая, возвышенная стихия экспериментаторства, — по-русски есть «Три жизни», а недавно в литературном журнале «Носорог» выходил и мой перевод отрывка из «Нежных пуговок», горячо рекомендую».